Девочка на снегу

17 декабря в зале заседаний Ученого совета КБГУ состоялась конференция в память о Евгении Джамурзовне НАЛОЕВОЙ – кандидате исторических наук, доценте КБГУ. Конференция была приурочена к выходу книги «Кабарда в первой половине XVIII века: генезис адыгского феодального социума и проблемы социально-политической истории», где собраны опубликованные и публиковавшиеся ранее работы Е.Д. Налоевой. Издание подготовлено Асланбеком МИРЗОЕВЫМ, который дал новую жизнь уже известным работам и подарил нам возможность ознакомиться с теми, которые до сих пор были недоступны для историков.
А 24 декабря в Арт-Центре Madina Saral’p прошел вечер памяти Евгении Джамурзовны, где выступили ее ученики, коллеги, родственники, люди, хорошо ее знавшие. О ней всегда вспоминают как о невероятно харизматичной и сильной женщине, настоящем историке, высококомпетентном профессионале. И все говорят о той скрытой боли, о которой Налоева редко говорила открыто.

Вспоминая Евгению Джамурзовну, мы обратились к очерку «Девочка на снегу» радиожурналиста Раисы Туловны АФАУНОВОЙ. Это горький рассказ от первого лица, «без прикрас, почти без редакции», как говорила Р.Т. Афаунова.
«Мне очень трудно говорить о своей судьбе.
Наверное, когда человек совершает какое-то преступление и отвечает за него, это одно. А когда не чувствуешь за собой никакой вины и тебя лишают свободы, элементарного права ходить, дышать, видеть солнце, маму, это тяжело, труднее всего на свете. Да, я выжила, я вернулась, работаю, но жизнь моя надломлена, я до сих пор одинока. Я никогда не совершала никакого преступления, но меня трижды репрессировали, потому что была дочерью человека, который был расстрелян как враг советской власти.
Отец мой действительно был богат, он был купцом, но советскую власть принял и был активным борцом за ее установление. Тем не менее его арестовали в 1929 году, а в 1936-м расстреляли, и я не знаю точно, в чем его обвинили.
Имущество было конфисковано сразу, еще в 1929-м. Нас выбросили на снег: троих детей и мою мать. Когда вывозили вещи, бросили нам один войлочный кийиз, и мы: наша собака, дети и мама простояли на этом кусочке войлока до вечера. Родные и соседи боялись подойти к нам, хотя бы горячего чаю дать. Мы, дети, так плакали, что слезы замерзали на щеках. Мама то одного, то другого прижмет к себе… Весь Старый Урух видел это. И только вечером, когда дядя вернулся с работы, он, бедный, через лаз прошел к нам и сказал: «Как я могу в теплую постель лечь спать, когда дети моего брата на снегу?!» Он взял меня на руки… в общем, мы все пошли к нему домой. Но там жить нельзя было, его бы тоже репрессировали. Мы пошли к другим родственникам, а они тоже боялись доноса, и вот так мы кочевали где-то неделю. Потом стало известно, что скоро нас вышлют куда-то в Сибирь.
Мама у нас была решительная, сказала: «Давайте мы сами уедем в Среднюю Азию, там хоть тепло». Мы обрадовались. Там находился мой старший родной брат, тоже от репрессий бежал. А через четыре года отца освободили.
Он же не знал, что мы здесь, в Кабарде, уже не живем. Вернулся в Кабардино-Балкарию, в Старый Урух, к себе домой, а там ни кола, ни двора. В доме нашем - правление колхоза. Бездомный, без семьи. Он пошел напрямик к Калмыкову. Калмыкова он знал. Тот принял его, как рассказывал отец, с распростертыми объятиями: «Налоев, произошла ошибка. Баксанские события… я был занят, а молодые все это сотворили. До нитки возвратим вам все. Верни свою семью и давай живи, и дом вам вернут…» Отец мой поверил, приехал в Сталинабад, забрал нас всех, а брат мой сказал: «Я не поеду». Он остался, остальные вернулись.
Вернулись, и ждет отец, когда возвратят нам дом и имущество. Но нам ничего не вернули, а его арестовали во второй раз и расстреляли. Его забрали, и мы опять разбежались и скрылись. Мама осталась здесь и старшая сестра. Их тоже арестовали в 1936 году. Я вернулась в Среднюю Азию. Я под чужой фамилией поступила в таджикский университет. Сказала, что по дороге у меня украли документы. 
Потом брата тоже арестовали. Я вынуждена была сказать, что это не мой брат… Мы жили под разными фамилиями. 
Я не стала дожидаться, когда и меня заберут, изменила внешность: постригла волосы «под мальчишку», переоделась в мужскую одежду и поехала в Москву. Там смогла добиться приема у Калинина. Я прошу Бога, если есть что-нибудь хорошее на том свете, чтобы этому старику досталось. Я сижу у него, а он говорит: «Где твой паспорт?». Я вытащила из кармана три паспорта, говорю: «Вот мой паспорт, я Кабачков». Он подошел, погладил меня по голове, нагнулся, посмотрел мне в глаза и говорит: «Неправду говоришь, деточка». Мне послышалось «девочка». Я расплакалась и рассказала, что я вовсе не мальчик, а девочка, так и так, всю свою историю рассказала. Тогда он дал мне 300 рублей денег, позвонил при мне Кафтанову, председателю комитета по делам высшей школы, и сказал: «Вот у меня сидит Ломоносов в юбке, я к вам пришлю ее, помогите, оденьте, обуйте, устройте в учебное заведение».
Вы знаете, когда я там сидела у Калинина, коленки мои неудержимо бились друг о друга, нервное такое было состояние. Мне было тогда 15 лет и шесть месяцев. Когда я к Кафтанову пришла, говорю ему: хочу обратно в Таджикистан, боюсь ехать домой. Написали мне большую бумагу, что «сын за отца не отвечает» и так далее… Одели меня, обули, ободрили, что жизнь не потеряна.
Так я вернулась в Сталинабад, снова в университет, но недолго пришлось радоваться, нашли у меня книжку – вы не поверите – Карамзина, и донос: «…пользуется буржуазно-дворянской литературой». Общее собрание, и меня исключили из университета. Я поехала снова в Москву, но к Калинину уже не пустили. Там я встретила осетин, узнала, что моя мать и сестра находятся во Владикавказе. Я бросила все и поехала туда, поступила в Северо-Осетинский пединститут, одновременно поступила во Всесоюзный заочный юридический институт. Уже в войну окончила вуз и пошла в школу преподавателем.
Но не везло мне. Меня оговорил Владимир Кайтукин, или Кайтуков, уже забыла фамилию. Он сказал, что эта девушка не кабардинка, а немка, она ракетчица, во всем мне открылась… Я по-немецки и говорить-то не умела, но ему поверили, и меня посадили. Это был первый арест. Я отсидела в следственном отделе восемь месяцев. Отвезли меня в Среднюю Азию: голод, мор… не знаю, почему я уцелела…
В 1942 году меня освободили за отсутствием в деле состава преступления. А вернуться в то время домой было страшно. К тому же я была истощена предельно. Спас меня тюремный врач. Я была очень больна – все в язвах, авитаминоз, а меня записали в трудовую армию, я должна была ехать на восстановление Сталинграда, врач меня освободил от этого. Я так подружилась с его семьей, что они хотели меня удочерить, они были  бездетные. Но я сказала, что у меня есть мать, я не могу изменить ей, это нечестно. Они одели меня, обули, купили билет и отправили во Владикавказ. Я нашла там свою мать и сестру. 
Сюда в Нальчик меня пригласили в 1948 году преподавателем Кабардинского государственного пединститута на кафедру истории народов СССР. Я очень боялась переезжать, но сначала вроде все было нормально. Но потом… директор института поручил своим сотрудникам, и они по очереди доносили на меня в КГБ.
Такая слежка велась повсеместно за всеми репрессированными. До марта 1950 года я работала – всего два года. Сняли меня по статье 47 Гражданского кодекса. Я жаловалась, меня никто не принимал, никто не хотел разговаривать со мной. Решила ехать опять в Москву. В Пятигорске меня арестовали во второй раз, вернули сюда, и я сидела здесь более двух месяцев. Не нашли никакого материала, по которому меня можно судить, даже обвинительного заключения не было. Потом послали материал в Москву, и тогда «Тройка» приговорила меня заочно к восьми годам лишения свободы. Оказывается, «за антисоветскую пропаганду: вы были за границей, в Турцию поехали и вернулись». Никогда не была в Турции – глупости какие-то непонятные. 
Решение «Тройки» зачитал мне заместитель министра госбезопасности: восемь лет лишения свободы. Я уже настолько была измучена допросами, больна – кожа да кости, что обрадовалась, хоть в лагерь пошлют, воздухом можно будет подышать. Но с отправкой не торопились: день, два, месяц. Я объявила голодовку.
Понимаете, это одиночный режим, надо его испытать, чтобы понять. Доходило даже до того, что когда я смотрела на серую непроницаемую стену, мне виделись художественные произведения – галлюцинации уже начались. Не давали даже спать. Не могу сказать, что меня били, давили ногти. Нет! Никогда при мне не матерились, ни одного плохого слова. Но каждое движение, каждый твой шаг рассчитаны на издевательство, на унижение достоинства человека, на измывание. 
А что от меня требовали, чтобы я рассказала? Чтобы призналась, что ездила за границу, с каким поручением вернулась, от кого. Или говорили, что я написала книгу «Экономический строй в СССР» и послала для издания в Англию. Это ересь просто. Ересь! Ко мне привезли даже на очную ставку женщину, которая при мне, не моргнув глазом, заявила: «Я копировала  эту книгу». Вот такие глупости.
А потом еще, что я придерживалась такой политики национализма, что с моим появлением студенты раскололись на кабардинцев и некабардинцев: «Она разговаривает по-кабардински со студентами». Да, разговаривала, но не на занятиях, а когда мы шли из школы, где они проходили практику. Я так скучала по родному языку в своих скитаниях, что, наверное, много говорила по-кабардински, когда мы шли с практики.
Закончились мучения тем, что отправили меня в Вольские исправительно-трудовые лагеря, где одни рецидивистки, и только один барак для политзаключенных. До 1953 года я находилась там. В 53-м, после смерти Сталина, обратилась в Москву: «Ничего писать и говорить не буду, если заинтересуетесь моим делом, заберите меня в Москву, я вам расскажу все». Меня забрали, и я на Лубянке сидела три месяца. Вместо того, чтобы помочь, меня отправили в психиатрическую больницу. Вот тогда мне страшно стало. Но я добилась освидетельствования, и по заключению комиссии меня отпустили, написав: «Выглядит намного старше себя. На вопросы отвечает логично, едко, озлобленно. Вполне может отвечать за себя». Местом жительства мне определили Сухуми. В Сухуми я девять лет прожила. За девять лет написала 19 заявлений. Девять лет спустя мне разрешили вернуться и восстановили на работе в КБГУ.
В Сухуми я не имела возможности работать по специальности и на жизнь зарабатывала шитьем. Вот я сказала, что комиссия в своем заключении написала: «на вопросы отвечает логично, едко, озлобленно». Не подумайте, что я на самом деле такая. Нет. Это не совсем так. Я – откровенный человек и потому скажу откровенно. Советская система была страшным экспериментом. Я как историк это заявляю. Но никогда не бывает абсолютных явлений, абсолютно белых или абсолютно черных. Советы много полезного, много хорошего принесли. Например, ликвидация неграмотности в стране. С чем ее можно сравнить? Или возьмем национальный вопрос. Давайте сравним ту страну, которую оставили Советы, и то, чем это было при царизме. Если бы все было так хорошо, как об этом сейчас говорят, у революции не было бы шансов. Россия при царе была действительно «тюрьмой народов». Советы дали юридическое равенство всем народам, даже истребленный царизмом кабардинский народ получил право на свою государственность. Так что не хочу чернить все, что было при советской власти.
Я бы заключила так: зло нельзя ликвидировать злом – это мое убеждение. Войну нельзя закончить войной. Войну всегда заканчивают миром.
Нельзя права человека возвести в абсолют, а его народ оставить бесправным. Так не бывает. Каждый человек принадлежит к какому-то народу. Я – представитель кабардинского народа и где бы ни жила, буду болеть за Кабарду, за ее язык и культуру. И этого нельзя отнять, пока я не умру. Интеграционные процессы происходят в мире независимо от того, хотим мы этого или не нет. Может быть, когда-то будет единый человеческий язык на земле. Но этого пока не случилось! Мой язык, мои песни, мои поговорки, менталитет моего народа – это мое.
И это надо уважать, особенно в великом многонациональном государстве, как Россия».

Рая АФАУНОВА
 
По теме
Фейк: Россияне, принявшие участие в выборах Президента, имеют право на единовременную выплату в размере 4700 рублей, сообщают некоторые телеграм-каналы.
Фейк: Избирательные комиссии новых регионов РФ ведут предварительную запись граждан для участия в предстоящих выборах президента.
Фейк: В Подмосковье, в Серпухове массово раздают повестки на улицах. Об этом пишет ряд Telegram-каналов.
Фейк: Кремль готовится ко второй волне мобилизации, в рамках которой призовут 400 тысяч россиян, пишут украинские Telegram-каналы со ссылкой на издание Financial Times.
«День пожарной безопасности» в Псыгансу - Урванский район В прошлом году в сельском поселении Псыгансу произошло 13 пожаров, в результате которых 1 человек получил травмы различной степени тяжести, а жители понесли материальный ущерб.
Урванский район
Идеальное сочетание науки и практики - Газета Нальчик В этом году IV научно-практическая конференция аллергологов-иммунологов Северо-Кавказского федерального округа «Инновационные технологии иммунозависимых заболеваний» была приурочена к 30-летию ГБУЗ «Центр аллергологии и
Газета Нальчик
В Республиканской клинической больнице станет доступным лазерное лечение глаукомы - Министерство здравоохранения Для улучшения качества оказания медпомощи пациентам с офтальмологическими заболеваниями в отделение микрохирургии глаза РКБ закуплено современное диагностическое и лазерное оборудование для хирургических вмешательств экс
Министерство здравоохранения
Строки над вершинами гор - Газета Горянка Где отмечать Всемирный день поэзии? Члены литературного клуба «Жан» для себя этот вопрос решили еще в 2018 году, когда были проведены первые «Чтения на Чегете».
Газета Горянка
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ - Газета Горянка Ирина КАПКОВА работает специалистом отдела продаж торговой марки, имеет разряд по плаванию и любит кулинарить по выходным.
Газета Горянка
1F8B1F6F-7E42-4D59-A00E-DBACBA402AAB.jpeg - РИА Кабардино-Балкария Глава КБР Казбек Коков вместе с Губернатором Ставропольского Края Владимиром Владимировым и Главой КЧР Рашидом Темрезовым приняли участие в туристко-патриотическом слете "Мосты дружбы", сообщает корреспондент РИА «Кабардино-Балкария».
РИА Кабардино-Балкария